Петр Николаевич МАМОНОВ (род. 1951) - поэт, музыкант, актер, художник.

«ХОЧЕШЬ БЫТЬ КРУТЫМ – ДАВАЙ КРОВЬ ПРОЛИВАЙ»

Двор мамоновского дома плавно переходит в натуральный сосновый бор. По участку бегают кошки. Их тут то ли 27, то ли 30: точно сосчитать невозможно - одни исчезают, прибиваются другие. Бабушка с внуками полет огород, мальчики вместо сорняков выдергивают морковку. Хозяин спит: ночью работал, лег в семь утра, еще не вставал. В ожидании сижу на скамейке под сосной, читаю. Появляется Петр Николаевич, но сразу уходит, пообещав вернуться минут через двадцать. Возвращается даже быстрее: «Хотел молитвенное правило читать - думаю: “Человек сидит, ждет”. “Господи, помилуй” прочитал - и пошел».

- Если помните, был такой известный диалог между Путиным и Шевчуком, когда Путин его спросил: «А вы, собственно, кто?», а тот ответил: «Юра Шевчук, музыкант». Если бы вам нужно было себя определить одним-двумя словами, что бы вы сказали?
- Я спрашиваю: «Отец Дмитрий - мы с Дмитрием Смирновым дружим, я ему даю рок-н-роллы свои, стишки, то-се, - как вам тексты, как музыка?» «Вы, - говорит, - не поэт, не музыкант, не писатель. Вы - Мамонов Петр Николаевич». Вот я себя как определяю. Есть такие люди - как бы это без излишнего тщеславия сказать… ну, вот у вас маечка Verve, джаз, наверное, любите, знаете такого человека Брайана Ино, замечательного английского продюсера, мы с ним работали. Он и музыкант, и видеохудожник, и много чего еще. Бывают люди, которые, благодаря обильному дождю божественных дарований, на них пролившемуся, являются, выражаясь вашим языком, знаковыми фигурами. Вот как-то на мне все эти клинья так сошлись, что мне Господь дал очень много всяческих талантов: я и стихи пишу, и книжки, и песни, и музыку, и кино снимаю сам, и в кино снимаюсь, и в театре актер, и где только нет меня. А сейчас стали приглашать меня люди просто разговаривать, я езжу, рассказываю им про Бога, как у меня дела, как я со своими немощами бьюсь, что выходит, что нет. Всем интересно, все слушают, благодарят. Вижу: из тысячи человек в зале двое, может, услышали чего. Вот такой еще жанр.

Кто я? Я человек. Живу, благодарю Бога постоянно. Вчера поздно лег, встал в три - новый день, все другое. Когда на воле живешь, то очень видно, что каждый день особенный…

Дело ведь не в том, кто я, а в том, что я, посредством Божьих дарований и собственных слабых сил и устремлений, могу людям дать. Потому что, как апостол нам сказал, «если любви не имеешь - ты медь звенящая». Пустозвон то есть. Ты можешь все посты соблюдать, все святые места объездить, все мощи обцеловать: любви нет - ты пустой медный таз. Любовь - это не чувство, а добродетель. Не надо пылать африканской страстью к старухе, когда уступаешь ей место в метро - надо это просто сделать. Любить - это делать, а делать - это отдать, а отдать - значит не лишнее, а от себя: свое время, денежки, в высшей точке - жизнь. Я верю апостолу Петру, имя которого ношу, потому что он сказал: «Недостоин как Господь на кресте распясться, распните вниз головой». Вот таким ребятам я верю.

Спрашиваю: «Отец Дмитрий, а вот я люблю молиться, люблю один быть, люблю Исаака Сирина читать. Но это же все себе». Он говорит: «Нет». - «Как так?» - «А Богу приятно». Я говорю: «О, все, понял, исполняю». Вот ты день прожил - себе: ни с кем не общался, все надоели, заперся, телефон отключил. Сядь, подумай: приятно ли это Богу? Пришла в голову плохая мысль — и я вспоминаю, что Бог ее видит. А он за меня на крест взошел - вот этот, невинный, вот этот, который ножками босыми по Иерусалиму, по острым камням, вот этот, в котором не было ни вида, ни величия. И вот он стоит, и я сейчас у него на виду про бабу думаю. Стыдно. «Стыд и страх Божий - начала премудрости, - пишет Исаак Сирин. - Завесу стыда повесь на свои помыслы». Прекрасно. Если так будем жить - будем Божьи. Не просто Божьи рабы последние - будем сыны Божьи, святые люди. Кто такие святые? Это что, какие-то отдельные ребята? Нет. Это те, кто научился любить, отдавать. Все очень просто, и это «просто» очень сложно. Потому что против себя, привычного, любимого, вот этого, которого ущипнули, - больно.

Это не вера, это живая жизнь, с живым Богом, каждую минуту. А обряд - это от слова «обряжать», «одевать». А одежду сними - там голенькое тельце. Оно-то какое?

А вся культура, искусство, Шевчуки, Путины… Нет, они все хорошие ребята, стараются. Юрочка старается, я его люблю очень, он честный. Путин, наверное, тоже честно старается, я его мало знаю…

Вон внуки приехали - тоже крест, попробуй-ка с ними. А то вот он палкой меня ударил - и как ему объяснить, что бить нельзя? Шлепать? Но я здоровый, он маленький. Значит, надо как-то объяснить. А он не понимает, ему весело, что он дедушку бьет палкой. Целая ночь уходит на раздумья, что сказать ему.

Привезли ужасные мультфильмы уродские современные, бабушка внукам ставит, не понимает женщина, что это портит им душу. Хожу, замучился. Отнять можно - не то. Можно выкинуть, спрятать - может, и можно. Вот и ходишь, думаешь. Поговорить - а как? А путь-то настоящий такой: сам иди и внуками займись. Расскажи им Евангелие, расскажи про святых. Не можешь? Сиди тогда и терпи эти жуткие мультфильмы. А то ты пришел выкинуть и уйти опять в свою нору, скрыться. Ты просто злой и хочешь настоять на своем, что ты такой православный, ты против этого, сейчас выкинешь. Это не то, старичок. Ты возьми ее немощь на себя, тогда будет тебе. Не можешь - уткнись носом своим в щель, пусть они орут там, драконы их.

Вот как христианская жизнь проходит - постоянные головоломки. На сцене, в театре, в кино - квинтэссенция этих всех переживаний, мыслей, идей. Выходишь - дух творит себе формы. Управляет всем благодать Божия, сами мы не можем ничего. Вот я жизнь прожил, мне 61 год - я результатом своей жизни считаю не стихи и не фильмы, а вот это ощущение, что я без Бога не могу ни шагу ступить, ни кофе попить. Вот за это я себя уважаю - за то, что понял. И это понимание пришло через обстоятельства, которые подал мне Господь - такие, сякие. Почему я так переживаю за внуков, когда они смотрят эти ужасные мультфильмы? Вот они вырастут такими, не дай Бог, чудовищами: все себе, оттолкни, отпихни. Господь же все равно не оставит ни одно из своих созданий. Значит, как он будет лечить? Скорбями. Если ты, бабушка, ставишь жуткие эти мультфильмы, ты готовишь внуков своих ко скорбям.

Это один кусок мыслей, ощущений, слов и чувств. Второй кусок - мистический, таинственный. Крест - самое таинственное дело. Антоний Сурожский замечательно говорит, что крест - это незащищенность и риск. Вот это напрямую относится к культуре, к тому, что мы делаем. Мои любимые музыканты: Майлз Дэвис, Рэй Чарльз, Элвис Пресли, Чак Берри, - они все не защищены, они как маленькие-маленькие птички. Их мир затоптал - наркотики, алкоголь, затоптал эти нежные, удивительные души, которые Бог создал на радость нам. Можно закрыться, выстроить стенку: с волками жить… Нет, все они взяли свой крест, остались такими же среди этого жуткого мира. Мир страшен, он давит, он будет топтать. Но - «посылаю вас, как овец среди волков». Это очень важный момент. Чтобы засолить килограмм мяса, не нужен килограмм соли. Если христиан будет щепоточка, мир этот будет осолен ими. Но надо не тлеть, а гореть. А это крест, это кровь, это незащищенность и риск. Это с открытыми глазами, с распахнутыми душами, с гениальными дарами-— и все в крови. Как Майлз Дэвис играет - он не сыграл ни одной лишней ноты за всю жизнь. У него 80 альбомов - и ни одной лишней ноты. Как это может быть? А вот так: постоянно в крови по пояс, в собственной, а не в чужой. Вот как можно жить. Вот где крутизна. Хочешь быть крутым - давай кровь проливай. Вот вся история, и искусство, и вера: линейкой отмерить пролитую кровь. Если это в жизни состоялось - только это с собой в вечность и заберешь.

Об этом мы сейчас делаем новую программу: о незащищенности, о том, как в этом мире жить - палочкой с хворостиночкой, птичкой на ножках в сорокаградусный мороз.

Двое наркоманов были, знакомые мои, под Киевом. Девять лет торчали на героине, решили: нет. Под городом поставили две палатки, через три года реабилитационный центр, 400 ребят спасаются там. Их давят, хотят закрыть, они борются, точки бомбят, наркоманов вытаскивают. Парни молодые, по 35 лет. Вот как можно жить, душу класть за людей.

На своем убогом месте я тоже стараюсь изо всех своих комариных сил, всегда по-честному. Ко мне приходит телевидение, «Пятый канал». Я говорю: «Я не ваш, я всю жизнь не ваш. Я вот этих, уличных, в капюшонах, которые побежали аптеки грабить. Мне они верят. Поэтому я к вам не пойду, какие бы вы ни были раз десять хорошие». Хорошо был умный человек, не обиделся. «Давайте, - говорит, - сделаем фильм про вас». Ага, щас.

- А почему же не выйти со своими мыслями и чувствами на огромную телевизионную аудиторию? Почему не сказать ей все то, что вы говорите сейчас мне?
- Потому что телевидение как интернет: чтобы найти жемчужину, надо съесть кучу дерьма. Когда Олег Иванович Янковский умер, была передача по НТВ, анонсировали сюжет о нем. Мы с женой решили посмотреть. Просмотрели шесть жутчайших гадостей, в конце две минуты про Олега Ивановича. Я в этом не участник. У меня вся жизнь ушла на создание собственного, ничем не замутненного выхода на свою аудиторию. Зачем мне этот ящик?

Но это целая история - свою полочку выбрать. Думаете, легко отказывать? Гораздо легче согласиться. Видишь: человек хороший, говорит те же речи, что и вы, мол, в общем потоке будет хоть что-то, что можно смотреть… Я работал в журнале «Пионер» в советское время. У нас собралась там хорошая компания, мы старались в каждой строчке, в каждом репортаже что-то пробить, нам это казалось большими победами. Сейчас я беру этот журнал - это ужас. Поэтому я думаю, что это не метод - с ними работать. Хотя каждый решает сам.

- Я был на вашем выступлении на сентябрьском книжном фестивале в Парке культуры. Меня поразили тогда вопросы из зала: какая-то девушка, помню, рассказывала, что ее бросил молодой человек, и как теперь жить, во что верить? Вам не страшно, когда вас спрашивают, как жить дальше, в чем смысл жизни, - и вы должны что-то на это отвечать?
- Когда я отвечаю на такие вопросы, я говорю только о себе. У меня в жизни много всякого случалось, как мне Бог помог, как я был без Бога, как это трудно, как это тупиково. Я отвечаю не с позиции учителя, а с позиции учащегося, сопереживая. Приехал ко мне один батюшка, когда у меня были всякие закидоны, я ему рассказываю, а он слушает и плачет. Я запомнил на всю жизнь. Он не сказал мне ничего, у него просто слезы потекли от моего горя. Я плакать по чужому поводу не умею, такой глубины у меня нет, но сопереживать могу. Потому что я стараюсь быть незащищенным, стараюсь идти открытым-открытым-открытым к людям. Я для этих девушек, это мое служение.

- Вы неоднократно говорили, что ваш любимый духовный писатель - Исаак Сирин, и сегодня вы постоянно ссылаетесь на него, цитируете. Что есть в нем такого, чего вы не находите в других раннехристианских авторах?
- Сто томов корпус творений святых отцов. Почему их так много? Господь по милости своей дал каждому то, что ему потребно. Люди все разные, с разным эмоциональным, психофизическим устроением. Я открыл для себя этого святого при помощи тогда иеромонаха, а ныне митрополита Илариона (Алфеева), его книжки «Духовный мир преподобного Исаака Сирина». Я тогда путался в вере, колебался, это было лет двенадцать назад. И мне попалась в руки эта книжка. Меня поразило, что смысл весь в любви, и то, как у Исаака это сказано, и какой он сам там выходит. Я стал его читать. И лично мне больше не надо ничего. Я читаю Писание и Исаака Сирина, редко-редко что-нибудь другое. Открываю и думаю: как же он знает меня всего! Всего-всего. Иногда простая мысль, а как это сказано, как прожито! Ведь мы говорим «пустынные отцы-отшельники» - а что такое пустыня? Это один песок, ничего, кроме песка. В какой-то книжечке святоотеческой на фронтисписе есть фотография Скитской пустыни. Я посмотрел: там одни холмы песчаные. И как они там, по 80 лет?..

Мы с митрополитом Иларионом давным-давно затеяли диск: там его музыка и текст этой книги. Он читает за автора, а я за Исаака Сирина маленькие цитаты. Первый выпуск вышел давно, а для второго я только что сдал работу, скоро выйдет. Оказалось это жутко сложным делом. Я пять лет читал сорок минут текста. Пришлось менять жизнь: это как молитва - не соврешь.

Недавно вышел компакт-диск, мне предложили собрать песни, которые я написал за всю жизнь. Набралось три часа - за 30 лет. Вот так вот. Пять лет - и сорок минут. Тридцать лет - и три часа.

- В одной из «закорючек» вы рассказываете, что когда приходили к вере, то купили молитвослов и на полях начали отмечать, что вам близко, что нет. Что мешает современному человеку, приходящему в Церковь?
- В первую очередь лень. «Стучите и отверзется вам», - сказал Господь. Не просто «отверзется», а «стучите и отверзется». Если встанем с постели, в дверку эту стучать начнем, то отверзется. Вот я за эти двери со скрипом мизинчиками крючковатыми зацепился - и они открылись, и Господь пришел. Он же не обманет, это же не Сбербанк. У человека верующего начинается опыт веры, когда он просил - и дано, страдал - и Господь избавил. У христианина каждый день столько доказательств - Господь же рядом, постоянные чудеса. А нам нужен шестиметровый ангел огненный. Сейчас пришел бы, все бы попадали. А Господь не как пастух, который идет позади стада и гонит его хлыстом. Он идет впереди и зовет, кто хочет, тот пойдет. Я, по милости Божией, проявил неленость. Я читал дневники Толстого, и меня поразило, с какой яростью он боролся с собой, действительно как лев. И я подумал: «Ни фига себе! А я? Ну-ка, давай и я тоже попробую, что это такое». Вот так я купил молитвослов.

Еще мешает мракобесие в Церкви. «Можно ли внуку подарки купить? Батюшка, благословите». «Нельзя», - отвечает батюшка. И ведь не купит. «Иди, - говорит батюшка, - за подарками, я же пошутил». Страшная вещь. Сорок лет ходит такая бабушка в церковь - мимо денег. А благослови ее кусок мыла съесть 72-процентного - не ест. Батюшка благословил, что ж ты не ешь? Значит, соображает чуть-чуть. Вот что такое наши храмы.

Еще распространенная вещь: «У меня Бог в душе». Хорошо. Сегодня позавтракай в душе, и пообедай в душе, и поужинай в душе. Завтра посмотрим, как ты будешь в душе сыт. Господь - это определенные действия, это жертва. Это ногами пойти в храм в выходной день, в семь утра встать. Это он хам такой, а ты ему «здрасьте». Он глупость говорит, не понимает, не слышит - ты терпи, опять объясняй. Как об стену горох - любимое выражение отца Дмитрия. Так бы и дал по ушам палкой, чтобы прозвезделось чего-нибудь - нет, ты повторяй.

56 лет, лысина, внуки. «Крестись». - «Я, батюшка, еще не готов». Интересно посмотреть, как ты там готовишься. «Relax». Вот и будет тебе relax. Встанешь, вот он, Господь, а ты ему скажешь: «Relax». А он тебе: «Гудбай». А может, скажет: «Здравствуй, сын, я тебя ждал». За гробом ни одного праведника нет, только кающиеся грешники. Нил Сорский сказал: «А тело мое бросьте псам». Это он что, шутил? Или сумасшедший? Он видел, что он вообще недостоин, ни капли, ничуть. Вот как по-настоящему, когда Христос - вот он - и ты. И слезы текут. И начинается - что? - движение.

Опять же, вот я такой умный сижу. Молитву читал 15 лет о «всех прежде отшедших в вере и надежде воскресения» и думал, что это про отшедших от веры. И вдруг два года назад понял, что это об умерших. Вот как мы читаем молитвы - я, не будем о других.

«Батюшка, а можно мне акафист к вечернему правилу добавить? И еще канон» Ну добавь, что будет? Ляжешь спать с пятеркой: «Я акафист добавил, я лучше того, кто не добавил». Вот дьявол чего хочет: ночь не спит, стоит на коленях, в храм пришел - его не тронь. Святой Сатана. Домой пришел из храма - не убрано, все не то, мультфильмы не те, детей воспитывают не так. Скорей бы ушел. Что же, позволять детям смотреть эти ужасные мультфильмы? Нет. Найти благоприятный момент, когда мир и тишина, как-то жене собственной, с которой 35 лет живешь, постараться сказать пару слов - может, поймет. Или выбрать время, сходить на горочку, купить православных мультфильмов, подсунуть - может, будут вместо этих скачущих фигурок смотреть такие же, но с другим смыслом. Но это надо сделать. Собираюсь уже полгода - завтра, завтра. За пластинками Рэя Чарльза ездишь, а за этим нет. Тогда сиди, посапывай в две дырки. Как бы поступил Христос? Он бы сел рядом и стал рассказывать. И рассказывал бы так интересно, что не захотелось бы никакие мультфильмы смотреть. Раз «Том и Джерри» интереснее православной веры - значит, вера такая тухлая в тебе, родной, любимый. Огонь зажигается от огня. От тухлого сена ничего не будет.

Современный человек… Хочешь - ходи мимо, дурак. Чего ты достиг со всеми своими домами, ниццами и майбахами? Несчастный, проститутка жена, никого верного нет, завещал все чужим людям, потому что родные дети из твоего кармана воруют. Или: работает, колотит капусту - стал все раздавать. Втайне. Куда ни приедешь - он дал. Говорю: «Как же так, Серега?» - «Тс-с-с». Можно так. Выбирай, человек, выбирай.

Если мы кайфовщики, сластолюбцы - есть высшие кайфы. Водка, героин, анаша - всё ниже. Хочешь кайфануть - туда. Попробуй туда, попробуй - тогда расскажешь. Майлз Дэвис рассказывал, как бросал наркотики. Это не боль, это чувство, которое невозможно объяснить. Но он сидел и думал: «Каждый час - лучше. Каждую минуту - лучше». Так и здесь. Если в эту сторону пойдем, каждую секунду будет прибавление. И потолка нет. Как говорят наркозависимые: «Все, потолок, добавляй». Здесь потолка нет - бесконечность. Можно к Богу приближаться всю жизнь - эту и вечную. Вот какие горизонты, человек! И это для тебя. Не ангелу, не кому-то - тебе. «Я пришел дать вам царство». Вот слова, от которых в дрожь бросает, если по-настоящему задуматься. Вот цель, вот зачем эти свечки, молитвы, посты. Чтобы царство. Я хочу царства, я не хочу мелочи. Я хочу быть сыном Бога. Это круто. А остальное все… Я все пробовал, это эрзацы.

- Недавно вы выступали в клубе Б-2, где после долгого перерыва пели в числе прочего какие-то очень старые вещи. Как вы относитесь сейчас к тому, что делали ранние «Звуки Му»?
- Я не знаю, что делали мы все вместе, я знаю, что делал я. Я всю жизнь старался делать my best. Какие-то старые песни, где нет всяких ложных устремлений, живы для меня до сих пор. Я их пою, потому что я эстрадный артист, а эстрадные артисты всю жизнь поют свои хиты. Работа такая, люди этого хотят, публика требует, надо потворствовать. Но думаешь: а как Христос? Вот я это пою, а он что? Отвернется или будет снисходителен, скажет: «Ну, пусть»? Если я пою «Шуба-дуба-блюз, я опять напьюсь» с гонором, что опять напьюсь, - это одно. Если я эту песню пою с грустью, что вот пусто у меня в жизни, и ты ушла, и я опять напьюсь, - это другое. Искусство всегда неоднозначно, любой текст можно в разные стороны повернуть интонацией, подачей - много способов у артиста. Дело в том, какого ты духа. Если вышел на сцену тщеславный, самоуверенный - концерт, как правило, плохой. Боишься, здоровье неважное - откуда только что берется. Незащищенность и риск.

Источник: НЕСКУЧНЫЙ САД журнал о православной жизни
 

Пётр МАМОНОВ: «СПАСИ СЕБЯ – И ХВАТИТ С ТЕБЯ»

- Петр Николаевич, можете рассказать немного о своем детстве, семье?
- Семья - это очень важно. Я вырос в хорошей семье, где мама и папа друг друга любили. Друг друга в первую очередь, а не детей, внучков, квартиру, работу… Они могли сказать мне: «Петя, мы хотим остаться одни, уйди к товарищам на пару дней».

- И Петя?..
- И Петя уходил. К товарищам. Не в этом дело. Должна быть иерархия. На первом месте - Бог, на втором - жена или муж, потом дети, потом внуки, потом работа, потом друзья… Лесенку надо строить. И мерседесы надо, и студию хорошую, и денежки нужны. Но потом. Потом. Сначала Бог. А что такое вообще - Бог? Это Дух. А Дух какой? Любви! А любовь это что? - Отдать. Вот и все, все очень просто.

Мама с папой друг друга любили, то есть они исполняли божественный замысел. А дети - я и братец мой Алеша - на это смотрели и учились. И в нас это осталось на всю жизнь. Нас научили, как жить правильно. Как надо любить, жертвовать, помогать. Мама устраивала со мной всякие специальные воспитательные истории, когда не разговаривала со мной по два дня, если я совершал какое-нибудь хамство или гадость… Она с самых маленьких лет вложила в меня огромный труд, и я сейчас пожинаю плоды этого труда. Все, что во мне есть чистого, хорошего, светлого, - все от Бога, конечно, но и оттуда, из детства.

Что человек хочет? Чтобы его любили. Что вы хотите, приехав ко мне? Чтобы я вас ласково принял, рассказал все, что вам хочется, дал себя сфотографировать… А я должен через свое «я», через свою усталость, через свою гордость - через это все переступить и двинуться к вам навстречу. Зачем я это делаю? Чтобы Господь меня не покинул. И если я сейчас вас выгоню - что я буду потом делать один, без Него?! Ночью - как я буду спать?!

- Но вы же так делаете время от времени?
-Уже не делаю. Уже - не делаю! И не делаю из чисто прагматических соображений. Я хочу жить с Господом, со Святым Духом, в свою меру, конечно; и ради этого через себя имеет смысл переступить. Я хочу остаток дней, которые от крокодильской жизни моей мне остались, хотя бы немного не себе, а Богу послужить. Вот что я хочу. Это моя главная цель, остальное все сбоку или вообще мимо.

Апостол Павел говорит: «Едите ли, пьете ли - все делайте во славу Божию». Вот, делаю себе красивый шкаф. Зачем? А затем, чтобы на него потом смотреть, радоваться и в таком настроении сделать хорошую радиопередачу про Элвиса Пресли.

Чтобы какой-нибудь пятнадцатилетний послушал и сказал: «Ага! Я тоже хочу такой позитивный музон слушать». Из ста - один. Вот я спектакль сделал… Смотрю прессу: впервые такая прямо волна понимания. И радуюсь. Не потому что хвалят, я привык, а потому что поняли.

- А почему поняли?
- Сработало что-то. Хотя вещь не доведенная до блеска, будем улучшать. Но она про то, что интересует всех: про любовь и как страшно без нее. А уж журналисты - это самая безбожная публика. И то сработало! Я люблю позитив - ловлю, вытаскиваю его за нитку, и мне, вообще, кажется, что многое меняется в нашей стране. А ведь Бог - Он как? Он может как в ту сторону, так и в эту. Он всемогущ. Поэтому, если мы будем стараться, каждый из нас: Петенька, Васенька, Зиночка, Клавочка, Вера Аркадьевна - все будем стараться, Господь скажет: «Ради них я сделаю, ради них в этой стране будет хорошо».

- В этой стране будет хорошо?
- Ответ в каждом из нас.

- То есть каждый из нас в ответе за этот мир?
- А как же! «Общество состоит из единиц», сказал Эн Вэ Гоголь. Что такое общество? Общество - это ты, я, он, она, как в старой дурацкой советской песне поется. Серафим Саровский говорил: «Спаси себя - и хватит с тебя». Себя! Себя надо делать, а не общество. Не лозунгами, не тряпками махать, не на улицы ходить. Это потом можно делать, в рамках закона, опять же. А все эти истории… Спрашивают: «Петр Николаевич, а как вы относитесь к тому, что эти девочки в храме…» Я говорю: «Никак!»

- А как вы относитесь?
- Никак! Никак, повторяю! Никак. Положение мое христианина, если я таковым себя хочу видеть: тону! Каждый день в грехах своих тону. И чем больше света в мою затхлую душу проникает, тем больше я вижу, сколько трещин по углам. Тону! Хэлп! Человек тонет, а его спрашивают, как ты к девочкам относишься, а он… (Показывает захлебывающегося человека.) Вот какая система. Иисус - он кто? Спаситель. Тону! Спаси…

- Ну не верится, что вы никак к этому не относитесь и об этом не думали.
- Во-первых, я не в курсе. И не хочу быть в курсе, это не мое дело. Вот дьявольская работа: надо нас растащить по нашим мнениям. Вот так он и действует, вот так он и работает - разделяет, сталкивает мнения. Вот чем вся пресса занята, к сожалению. За некоторым исключением все-таки… Исключения есть.

Мы живем в великой стране, и людей хороших, умных, чистых до сих пор много. Эта земля вся полита кровью русских людей, мучеников, святых. Русских не по крови, а по духу. Духу любви. Ищем русскую национальную идею, а она давно есть - Святая Русь. В переводе Русь означает «военная дружина». Дружина борьбы со злом, но не в других, а в себе. А мы с тобой опять опоздали, не доделали, не достроили, вермуту напились, лежим… Тогда о чем говорить?

- Но почему половина этих людей сказали в семнадцатом году: «Бога нет»? Как же так…
- Ну, не половина, малая часть… Все просто. Бог стал не нужен, мы сами, мол… Господь посмотрел: «Сами? Давайте сами». Господь же не наказывает. Он же Отец, Он хочет, чтобы детки вразумились, Он хочет нас взять к себе, туда, в Царствие Небесное. Где те люди теперь, кто сказали «Бога нет», и где те, которые сказали «есть»? Одни во тьме, а другие рядом с Богом, во свету.

Ад - это же не сковородки или крючки. Рай и ад - это с Богом или без Него. Бог - это свет. А без света что? Темно. Темнота - это не сущность. Это «нет света». Свет - сущность. Тьма - это отсутствие света.

Это очень важно понять. Так и эти все ленины-сталины… Никто их не наказывает, они одни со своими амбициями, со своими кровавыми мыслишками сидят без света. Всегда! Не 50, не 70, не 100 лет - всегда!

Если вечности нет, эта жизнь бессмысленна. Вечность есть. Эта жизнь затем и нужна, чтобы приготовиться к экзамену, который все равно придется сдавать. Поэтому я здесь сижу и думаю: сегодня я день прожил, кому-нибудь от этого было хорошо?

- И какие у вас ответы на этот вопрос?
- Ответы у меня простые. Жена опять по глупости своей простудилась, лежит, боится спросить, нет ли у меня какого-нибудь лекарства. Я молчу, жду, что дальше. Она тоже по гордости молчит. Два зайца по углам молчащих. И вдруг я думаю: «А как бы поступил Христос?!» Да все понятно. Пошел в свою комнату, парацетамол достал, аспирин достал, принес. Уже могу дальше музыку слушать, лежать - все! Вот это движение Богу от нас и надо. Не результат, а постоянное движение в нужном направлении, вектор правильный. Пре-одоление.

- В чем же преодоление?
- Как в чем? А в том, что я прав! Я прав, я говорил: «Не ходи раздетая по улице, простудишься», - так тебя и надо, лежи, но сам иду и несу лекарство.

- Но это нормально.
- Внешне это выглядит ничтожным, пустяковым даже не случаем. А в семейных отношениях, бывает, вырастает в целую проблему: кто первый уступит, отдаст свою правоту вонючую, сделает первый шаг.

- Гордость?
- Горд каждый человек. Я про другое. Любое, любое дело мимо любви - это мимо Бога. А мимо Бога - это мимо вообще. Вот, смотрю, ребята денег срубили - что дальше? Забиться в угол и получить на них такие же низкосортные, вонючие удовольствия. Но Исаак Сирин пишет: «Снедь нищих гнусна богатым». Вот как. Вот как… Что говоришь, когда с наркоманом разговариваешь: «Не надо»? Нет, говоришь: «Старичок, есть другой кайф. Самый лучший, попробуй! Выбраться из мрака и жить в свету, с Богом, Который никогда не предаст». Если мы, христиане, сами горим, то от огня зажжется огонь. Иногда мне верят молодые, те, которые в капюшонах… Которые уже вообще ничему не верят, так мы их обезнадежили. Особенно интеллигенция эта наша…

- Вы не интеллигенция?
- Ни в коем случае.

- Друзья ваши?
- Интеллигенция от какого слова? «Интеллект». Интеллект это что? Разум. Разум что? Помрачен. Помрачен чем? Гордостью. Гордость оглупляет, помрачает ум. Тогда вопрос: зачем же нам дан ум? Ум - страж сердца. Знаешь, как иногда: все болит, а щепоточка - живая. Вот это и останется - щепоточка вынется, а остальное пф-ф! - черви съедят. Вот это и есть ты - маленькое-маленькое. (Показывает пальцами щепотку.) На самом деле это очень велико перед Богом. И это потом будет вынуто, в новую плоть облечено, и назван будет каждый своим удивительным именем. И вот я читаю об этом и думаю: «Ой-ей, я хочу туда, я не хочу ничего другого». Вот что нам обещано! «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь» - так Символ веры оканчивается. Недаром он этим оканчивается.

Есть один канон об умершем: «Если тень Твоя так прекрасна, каков же Ты сам…» Я выхожу каждый день: такие облака, такие… Господь мне, как художник, то так сделает, то сяк, то дождик, то снег!.. Если даже мир наш так прекрасен, то каков же сам Творец этого всего?! Вот так рассказываешь парню этому, который двигает по вене, - иногда он мутный, а иногда рот открыл - и слушает…

- Где вы их берете, этих парней? Они к вам сами приходят.
- Да где их не взять?! Они всюду, героин на каждом углу сейчас. На концерты приходят какие-то ребята, дружим с некоторыми… Не на эмоциях надо, а на чистоте, на вере, на правде. Лучше ж умереть за правду, чем от водки или передоза. Вот что должна пресса делать, вот что должна разгребать. Какими способами? Художественными. Всяческими. Думать, голову ломать. Замысел о нас такой прекрасный, сколько в нас мыслей удивительных, всяких чувств, тончайшего всего… Поэтому по сравнению с замыслом - тону.

- Что помогает выплывать?
- Господь плюс собственное устремление. Синергия. Две энергии: изо всех сил воздерживаться от греха и к Богу просьба. Сам - нет. Нас без нас Бог тоже не может спасти, хоть Он и всемогущий, но Он дал нам свободу. Зачем? Затем, что из-под палки мил не будешь. Любить можно только свободно. Вот какая схема.

Дальше начинаются трудности. Дальше начинаются тончайшие вещи. Для этого и есть сто томов Святоотеческого наследия. Там, как в букваре, по ниткам разложено каждое движение нашего духа, души и тела, и все прописано от и до. Интересующийся изучит.

Я вот читаю Исаака Сирина, святого VII века, и думаю: откуда он знает меня всего? Всего! Каждый изгиб. И что я сейчас сказал, и что почувствую, и что потом будет, и как. Это работает. Работает, потому что это замысел, это человек, сотворенный по образу и подобию Божества. Представьте себе: мы привыкли так, впроброс эти слова, а мы как Бог сотворены, мы - такие же, мы существа духовные. У нас эта жажда есть, это шестое - религиозное - чувство. Жизнь христианская - это прямое общение с живым Богом каждый день. Вот мы сидим - Христос рядом стоит. Он смотрит и видит меня всего: что говорю из бахвальства, как раздражился - я перед Ним, всегда-всегда стараюсь.

- Вы все время это чувствуете?
- Иногда забываю о Боге, суета, сразу пусто. Я уже иначе, без Него, жить не могу и не хочу.

- А бывает так, что…
- Бывать-то бывает. Но дело не в этом. Дело в направлении движения. И лучше можно становиться бесконечно, но и хуже тоже. Можно в бесконечное множество раз стать хуже. Вот ты такой плохой, сякой, лежишь пьяный, всех убил - успокойся, дядя, можно еще хуже. Наша вера - спасение и созидание постоянное, без выходных. Закон брошенного камня: он все время летит - или вниз, или вверх. Остановка - это падение.

- Творчество - тоже средство спасения?
- Это в природе души. Напоминаю: «по подобию», Бог - это Творец. А вот если мотив творчества - людям послужить, тогда оно становится средством спасения. Вот я актер, в театре работаю давно, знаю: как только выйдешь, уверенный, сильный, благополучный, роль назубок - все, плохой спектакль. А если робко, неуверенно - потом смотришь на видео, думаешь: откуда что взялось?! Господу надо давать действовать. А как? Смириться, уступить: «Господи, сам не могу ничего, только Ты…»

- Тексты тоже так получаются?
- Есть какие-то, конечно, наработанные вещи, техника есть, конечно. По-всякому. Но главное - должна быть жажда, как десять дней не пил, нельзя чуть-чуть хотеть. Я с широко открытыми глазами все время живу. Смотрю туда, смотрю сюда, в себя смотрю…

- У вас очень много печального в текстах. И прекрасного. Но через прекрасное всегда глядит печальное…
- А жизнь трудна. Но, как древние пишут, состояние нашей души не должно зависеть от вида, который открывается из нашего окна. Так бывает: вроде все в порядке, деньги есть, сыты, благополучны, одеты, а на душе плохо, погано. Если без Бога, то неизвестно, как быть вообще. А с Богом известно: уныние навалило - перетерпи, и после него, как пишут отцы, обретешь легкость и силу. То есть в скорби жди утешения. В утешении жди скорби. Поэтому когда все хорошо, все в порядке, ждешь настороже: сейчас чего-нибудь начнется. Вообще, жить надо очень осторожно…

- От спектакля к спектаклю у вас все меняется, вы сами меняетесь?
- Конечно, меняется, а как же. И в худшую сторону бывает, и в лучшую. Это не мое дело - оценивать, судить… Я об этом не думаю, я занят не формой, хотя и этим тоже, но это потом. Я занят, скажем так, вибрацией. Вообще настоящее искусство - это тайна тайн. Вот мой любимый Жан Габен - он то повар, то шофер, то библиотекарь, в ноль! И почему - непонятно. Я смотрю в пятисотый раз - ну ничего он не делает. Почему?! А он не «я в предлагаемых обстоятельствах», а смотрит на мир глазами библиотекаря, и все. Меняет мировоззрение. Так и я стараюсь. Быть, а не казаться.

- Вы поэтому максимально упростили музыкальную составляющую спектакля?
- А я не знаю, мне так просто нравится, и все. Какой ты, такая будет форма. Это духовный закон. Нельзя быть плохим человеком и хорошим писателем. Нельзя. Не выйдет. Не прокатит. Вот вы о печальном упомянули. Жизнь вообще трудная. Зачем же это так трудно, неужели Господь не мог сделать, чтобы всем было легко? Так Он сделал. И ногу можно сломать, и сын пьет, и с работы уволили - и все равно можно жить в радости, если будешь сосудом благодати. Цель христианской жизни - стяжание Духа Святого, который и управит все в тебе, счастлив будешь всегда, независимо ни от чего внешнего. Надо собирать, склеивать, как-нибудь вот этот комочек, который опять будет распадаться, своими ручками слабенькими брать и склеивать. Так и в творчестве, и в жизни, из этих распадающихся кусочков что-то по чуть-чуть склеивать. Но только надо по-честному. Можно плохо, можно неумело, спектакль может провалиться, но по-честному. Если об успехе, о публике будешь думать, о результате - пропал.

- Вы не думаете об этом?
- Стараюсь не думать, но, конечно, оцениваю…  Хвалят - приятно, ругают - горько. По человечеству своему - я же человек, подвержен эмоциям, всяким мыслям. Но ум - страж сердца, он свое диктует: нет-нет-нет, это дело не твое, ты должен заниматься в первую очередь чем? Чем?! Собой. Душой своей.

- Тяжело дается это все - спектакли, подготовка, выступление?
- Как думаешь? Представь: Иерусалим, жара, мухи, палкой ударили, нос перебили, дали вместо воды уксус, на кресте прибили, те, которых только что кормил, спасал, лечил, исцелял, предали, оплевали, избили, «Отпущу Его?» - «Нет, распни!» Это как?! Христианство - это христоподражательная жизнь. В свою меру, конечно, но свой крест надо нести. Всегда скорбящим, разорванным за весь мир сердцем жить, когда чужая боль становится своей. «Мы не врачи, мы боль», - сказал Герцен. Господь никогда не даст свыше меры. И потом.

Вот сейчас, солнышко, или снег пошел, это что - только нам? Типа, хорошим? Нет, это всем подряд. Он любит всех, нам надо об этом не забывать. Вот к тебе человек пришел - он образ божий. Все по-честному надо, строго, прямо.

Укрыться никаких уголков нет, Господь все видит, любой изгибчик. Поэтому творчество, домишки, детишки, внучки - пятьсот пятое дело. Но дети нет, дети нет, конечно. Детей обязан воспитать. В христианском духе. Ты воспитал? Нет.

Значит что надо делать? Сколько недовоспитал - столько молись.

- Вам нравится, как у вас получилось с детьми?
- Нет, много пропустил, недоделал. Поэтому что теперь? Молиться. Просить. Сколько пробегал мимо, сколько не дочитал им книжек хороших, сколько не истратил бессонных ночей - столько молиться.

- Вам читали книжки в детстве?
- А как же. Я вообще в удивительных условиях был воспитан. У меня мама литератор, папа ученый, у нас была такая московская семья, где собирались в то время интеллигенция всякая… Я читал в детстве сам, запоем.

- Что?
- Все подряд, всю русскую классику. Шкафчик висел с книгами, я думал: «Надо все прочесть». И брал прямо книги подряд. А подбор был замечательный - Пушкин, Гоголь, Тургенев, Чехов, Достоевский, Гончаров, Толстой. Но все творчество, все искусство - это ерунда на самом деле. Если бы искусство меняло людей, мы бы жили в раю уже - столько создано прекрасного. Ничего искусство не меняет. Хлопушка с конфетти, на данный момент. Конфетти осыпалось - все кончилось.

- Но ведь может оно накапливаться?
- Накапливаться может. Но что? Любовь. Если мы ради любви собрались в этом зале, если я ради любви скачу на этой сцене, то да.

- А раньше ради чего скакали?
- У артиста есть кураж - выйти, показаться. Мне говорили: «Ты раньше пил, поэтому такие песни и написал». Я все время отвечал: «Не-не-не, это не благодаря, а вопреки». А теперь говорю не так. Не удивительно, что от доброго доброе: не пьет человек и пишет хорошие песни - чего тут удивительного? А удивительно, когда Господь может злое обратить в доброе. Так что получается, даже эту мою водочную гадость Господь превратил в пользу людям. О как!

- Вы помните то свое состояние, когда раньше писали песни?
- Я не помню и не хочу помнить.

- Почему? Да, вы как-то сказали, что не обращаетесь в прошлое…  Но почему?
- Правило. Апостол Павел говорит: «Заднее забывай, вперед распространяйся». У нас только вперед, только цель. Нечего мусолить, что было. Я погружен во тьму, как и все. Но упование не посрамится. Я дорожку нашел. Сколько пройду? когда умру? что успею? - не знаю. Наше дело идти.

- Что вы хотите успеть?
- Стать достойным замысла. Как один мой знакомый священник говорит: «К концу жизни стать бы нормальным человеком». С краешку прилепился, стараюсь. Скребусь, руки обдираю… Я - актер, я работаю. Живу, стараюсь, что-то выходит, в основном - нет, знаю свою немощь. Первая заповедь евангельская: блаженны нищие духом. Нищий это кто? Тот, кто понимает, что ничего у него нет, и просит: дай, дай, дай. Ничего лично у меня нет. У всех одно и то же. Но это не означает, что Бог всех хочет одеть в синие штаны, нет. Как я сказал: вот эта щепоть будет названа единственным именем. Каждая личность удивительна. Но прежде надо из реки выбраться на берег. А грехи у всех одни и те же: гордость, сребролюбие, уныние, зависть, блуд, чревоугодие, сластолюбие - семь страстей. По этим семи страстям все мы и гуляем. Человек, посмотри в зеркало… Вот я стою и думаю: приедут они, а я их выгоню… Ну как я их выгоню? Вот Он, Бог, стоит, как я их выгоню?!

- Вы никогда никого не выгоняли?
- В общем, нет. Не открывал ворота - бывало…  Хамам всяким. И то сейчас бы открыл…

- В этом вашем «тону» бывает ощущение, что выплываете
- По ощущениям жить-то нельзя. Вышел - дождичек - одно ощущение, вышел - солнышко - другое ощущение. Упал, ногу сломал - третье. Жить надо по Закону. Закон где? В Евангелие. От начала и до конца. Соответствует ли то, что делаю, тому, что Бог от меня хочет? А что Бог от меня хочет? Чтобы я жил как Он. Вот и все. Людям послужи. Себе тоже хочется, конечно, удовольствий. А потом начинаешь сравнивать, где больше удовольствия получил. Конкретно, реально, без дураков. Когда отдал или когда скрылся, заперся, наелся? Ну не лежало рядом! Разного порядка кайфы. Тот, кто попробовал, будет помнить об этом новом ощущении всегда.

- В кино вы тоже себя высказываете или это коллективное творчество и труд?
- Кино - трудная задача. Как Павел Семенович Лунгин сказал, есть два типа актеров: одни перевоплощаются, другие натягивают на себя роль, как рубашку, и она трещит и рвется по швам, и Петя вот такой. Я же не киноактер. Вообще, я никто. «Кто думает, что он нечто, есть ничто». Я, конечно, люблю и похвастаться, и чтобы похвалили, а как же, кое-что сделано. И музычку пишу, и книжечки пишу, и стихи, и кино…

- Будут еще новые книжки?
- Да, пятый том «Закорючек» готов уже, сейчас будет. Книги, мне кажется, самое серьезное, что я в этой жизни с Божьей помощью сделал. Вообще слово остается дольше всего остального.

- Вам нравится быть одному, вдали от всех?
- Я люблю один. Не потому, что всех презираю или не люблю, а просто хорошо - «одиночество собирает душу», говорит мой любимый Исаак Сирин.

- Не хочется общаться?
- Тяжело. Немощь. И зачем? Все, что человеку по-настоящему надо, - это Бог. Вот и все. А если хочется, у меня вон, ребята стоят, мои друзья (показывает на полки с пластинками). Вот Рэй Чарльз. В 7 лет ослеп, в 15 лет теряет обоих родителей, остается негритенок-сирота, в южном штате, где вообще негров, как собак, убивали. В 35 лет - уже четыре квартала квартир в Нью-Йорке, три фабрики, самый высокооплачиваемый человек в шоу-бизнесе. А потом - 17 лет наркотики, вены вскрывал, все что хочешь. После 50 только выбрался, дожил до 74 чистейше. Вот это жизнь, вот это да. Как? С Богом. Элвис Пресли бедненький, мой любимый. «Его рука в моей» - пел Господу, да не справился, обрушился в 42 года. А спел все, Джон Леннон сказал: «До Пресли не было ничего»… Вот я их слушаю. Вот у меня общение.

- Читаете светскую литературу?
- Пробовал. Жидко. Мне надо, чтобы ложка стояла. А что я буду это хлебать… Не вставляет. Нет, жидко…

- Пример можете привести литературы или, допустим, кино, когда ложка стоит?
- Ну уж не так прямо чтобы «ложка стоит», но кое-что нравится. В последнее время смотрю французское, реже американское, кино 1950-х - начала 1960-х годов. Жиль Гранжье, Дени де Ла Пателльер, удивительный Жак Беккер - в 50 лет умер, 12 фильмов снял один лучше другого. Такая правда, так все здорово. «Гром небесный» - знаменитый фильм, пересматривать можно 500 тысяч раз… Все люблю, где правда, где любовь, где чисто. И слушаю: Майлс Дэвис, Джеймс Браун, Рэй Чарльз, Элвис Пресли, Чак Берри - основные герои. Которые что? У которых болит и которые всю жизнь без остатка. Это же все дары, это же все Бог. Присутствие Божье можно затемнить, запылить, отойти от этого, а можно созидать и отдавать другим всегда. Я делаю мало, по своим способностям, талантам, возможностям - мало. Корю себя. Стараюсь на следующий день чуть-чуть побольше, хотя бы что-нибудь хорошее сделать, хотя бы мелочь, хотя бы маленькое. Что? Да что угодно. Сядь напиши стихотворение хорошее, если ты поэт. Сядь напиши статью хорошую, если ты журналист. Найди хорошее, честное, чистое, чтобы в этом ужасе маленькую щелочку света сделать. Всегда можно. На работе все тащат детали? Не тащи, сегодня хотя бы. Куришь семь косяков в день? Выкури сегодня пять. Это тоже будет христианство. Движение, подвиг. Так всюду, всегда, везде, постоянно. Всегда чуть в плюс чтобы было. Чуть лучше, чуть лучше - каждый день. И начинается что? В привычку входит. В человеке все - привычка. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она». Входит в привычку деланье добра. К концу жизни стать бы нормальным человеком. Вот и вся задача. Чтобы с тобой всем было хорошо, спокойно, просто, ясно, не путано, без этих вопросов…

- Вам бы хотелось, чтобы вам вопросов не задавали?
- Хотелось, очень бы хотелось.

- То есть вот чтобы просто вы сидели и никаких вопросов не было вокруг?
- У меня их у самого - во! Но это все десятого плана вещи. Отрезать надо все это. «Встаньте, - говорит Христос, - пойдем отсюда!» Вроде простые слова говорит своим ученикам. Пойдем отсюда, от этого мира, который есть ложь, от этого общения, которое все раздергивает, раздербанивает. Жить приходится в струну, только ослабел - тут же готов. Потеряно очень много сил, как у каждого, очень много лет даром…

- Но не даром же, получается?
- Да не получается…  Приходится и слезы проливать, и жить приходится серьезно. Жалко очень молодых сил, жалко очень талантов своих… Вот так, ребята мои золотые… Если не наврете, расскажете, может, кто услышит.

Источник: Menu Magazine .

- Петр Николаевич, «простому» человеку ваше творчество - то ли театр, то ли рок-музыка - понять непросто. Поэтому у нас несколько вопросов относительно вашего творчества…
- Нам надо помнить знаете что? Такую историю: когда Господь наш Иисус Христос в Иерусалим входил - на ослице ехал - и люди бросали пальмовые ветви, цветы, ветви деревьев, кричали осанну - ослица была в полной уверенности, что это кричат ей. Вот нам надо помнить, что мы вот такие вот ослицы - к вопросу о творчестве… Слава Богу, что Господь такое понимание дает. Поэтому я говорю совершенно серьезно, без всякой иронии, что для меня вообще неясно, что такое «я». Куда мне, грешному, свой ум прикладывать? Какое бы то ни было творчество возможно только в том случае, если Господь своей безудержной и совершенно непостижимой любовью, которой Он залил весь мир, проникнет в мое сердце. Знаете, как древние считали, как образуется жемчуг в устрице? Устрица раскрывает раковину, и туда попадает луч солнца или удар молнии - и так образуется жемчужина. Так пишет об этом Исаак Сирин - это мой любимый святой. И наше дело - только створки открыть и ожидать. Если луч попадет - слава Господу, тогда жемчужина образуется, и ее уже не отдашь ни за какие коврижки! Вот вы ко мне приехали, чтобы я вам что-то сказал про творчество, врать начал, что я вот творческий человек, я вот так задумал, я придумал, да я вот так ножку поставил, эдак поставил? А я не могу врать. Я - это вон, пиджак в шкафу. Никакого меня нету, и никакого моего творчества тоже нету, слава Тебе, Господи!

- А что есть?
- Господь.

- Как-то раз моя бабушка увидела - в записи - ваше выступление и говорит: «Чего это он поет, как больной, дергается?»
- А я кто? Я разве здоровый? Или вы здоровый? Да мы все рождаемся больными - от Адама до наших дней! Мы рождаемся поврежденными грехом. А мне вот Бог дал такой дар, что я все, что происходит в моей душе, заключаю в какие-то реальные формы и показываю. Представьте себе, что будет, если сейчас все мысли и чувства, которые в вас, взять и облечь в форму? Будет безумие, да? Вот я перед вами такой и есть - больной. И бабушка ваша права. Здоровых вообще нет, здоров один Бог.

- Ну хорошо, а как же культура, законы искусства и все такое?
- Да нет никакого искусства и никакого служения искусству. Вся ваша культура рушится как карточный домик! Все, что делается в так называемом искусстве - делается чувственным образом, эмоциями. А все, что есть дух, - все это безмолвие. Лично я понял это, столкнулся с этим противоречием и все отдам, если того потребует Бог, за это молчание. Трудно идти по выбранному пути, преграды постоянные! Там пропал, здесь пропал, тут опять пропал. Еще слава Богу, Господь иногда дает видеть свои немощи, которых как песка морского. А ведь как пишет Симеон Новый Богослов? Тщательное исполнение евангельских заповедей научает нас познать свои немощи! Потрясающе! Встаешь утром думаешь: «Сегодня буду жить по Евангелию!» Пять минут прошло - гот-тов! Приехали! А поначалу кажется: все чисто, не пью, не курю, чистяк, взлетел… А ты начни по Евангелию смотреть - сразу будешь глубоко, сразу: «А-а-а, Петр Николаич, вот ты где находишься на самом-то деле, дружочек! Курить ты бросил и пить - подумаешь! Во-о-от ты где находишься, вот ты какой тщеславный, да самолюбивый!»

- Но, согласитесь, есть бесконечно большая система условностей, которая и называется культура, искусство… И мы все - да-да, и вы тоже - в этой системе существуем. Взять хоть такую условную вещь, как нормы приличия: мы же не ходим по улицам без штанов…
- Ну, что касается штанов - то это не культура, это благочестие. Вслушайтесь: «право-славие», «благо-честие» - да это же одно и то же! Но благочестие - это не культура. Так же как нравственность - это еще не христианство. Ведь христианство - это сколько ты крови можешь отдать за Христа: всю, часть или вообще ничего. Насколько много можешь отдать - настолько ты христианин. А эта готовность отдать кровь - напрямую связана с любовью к людям. Нет любви - значит, нет и христианства, хоть ты весь обставься свечками.

- Ну, Петр Николаевич, так что же, значит, никакой культуры не надо?
- Да конечно не надо! Конечно, мой дружочек, вся эта ваша культура - это путаница одна!

- Ладно, а ваши пляски на сцене – это благочестиво?
- Да, потому что любовь там есть к людям. Да и как ей не быть, когда я говорю: «Ребята, я такой же, как и вы, у меня такое же дерьмо в душе! Ты, который сидишь и думаешь: “Я один такой дурак” - ты не один! Смотри, Петр Николаевич так же мучается, и так же его корежит и крючит». И вот в этот момент мы со зрителями соединяемся в любви на полтора часа, делаем благое дело во славу Божию. А если происходит не так, если рогатый полез, если началось самолюбование, - все пропало. Как только я выхожу на сцену в состоянии слабости духа, я начинаю агрессию. Потому что больше делать нечего, чем-то ведь надо одарять зал. Вот вам, Феденька, и вся культура. Дух творит себе форму - и все. Формула строгая на всю жизнь, на все времена. А главное - это чтобы все время с нами рядом был Господь. Ведь Он слушает, Он слышит, Он всю душу мою знает и видит. Где я правду говорю, где я лгу, где я озлобился на кого-то, прости, Господи! Все дела - всегда только перед Ним. «Дай мне, Господи стоять перед Тобой всегда» - такие слова постоянно звучат в моем сердце. Потому что нет другого пути, потому что Он мне говорит: Петенька, твоя душа, созданная Богом по Его образу и подобию, так широка, бездонна и глубока, что ничем ты ее не заполнишь: ни искусством, ни культурой, ни детьми, ни женой, ни любимой работой, ни кайфами, ни удовольствиями - ничем! Откуда тоска? Потому что заполнить вот эту бездонность можно только тем же, кем она создана, - то есть Богом. То есть любовью, вот и все. Когда я на сцене – публика, не публика, какая мне разница! Если между нами возникает любовь, единение - значит, правильно все. И неважно, что я сказал, как я спел, сфальшивил, не сфальшивил, ножкой в ту сторону дернул или в другую - если любовь есть - значит, то, что я делаю, богоугодно.

- Как вы оцениваете прошлое свое творчество?
- Со знаком «минус». Но при этом я абсолютно твердо знаю, что в каждый момент своей жизни я старался делать, как говорят англичане, “all the best”. То есть все, что я могу лучшего, я всегда делал, я всегда был очень требователен к тому, что из меня выходит с точки зрения ремесла. Есть ведь какие-то законы ремесла в каждой работе: у каменщика, у столяра, у пишущего стихи. Есть какие-то приемы, которым можно научиться. А вот чему никак нельзя научиться - это научиться жить. Как вы прекрасно знаете, это может с нами сделать только благодать Божия. Так вот, вся моя задача - это стяжание благодати Святаго Духа. Мелкими моими силами, малыми моими возможностями, греховным всем моим существом, продырявленной моей душой, истрепанными моими нервами, скотскими моими привычками! Вот при всем этом хоть как-то открыться Господу нашему! И когда Он обезоружит меня своей любовью - вот тогда я стою в изумлении и ошеломлении от Его милости. Это бывает. Очень редко, но бывает.

- У вас был какой-то рубежный момент, когда вы поняли все то, о чем вы говорите, когда вы пришли к Богу?
- У меня не было рубежного момента, я все время хотел жить по-настоящему, всю свою жизнь хотел, но у меня никак не получалось. Да и сейчас не получается… Вот взять хоть мой новый фильм, в котором я недавно снялся, я там играю старца одного. Во время озвучания посмотрел, вроде, мне показалось, хорошо. Месяц прошел, смотрю снова: какой ужас, как я плохо все это сделал! Какие это сопли, сколько там гордости и бесовского самолюбования! А ведь я старался делать все, что мог, молился каждый день по нескольку часов, просил у Бога помощи, старался на тот момент вести как можно более чистый образ жизни по моим слабым силам. И такой результат! А о чем это говорит? Значит, на тот момент я был таким. И слава Богу, что я хоть сейчас вижу, что это плохо. Значит, я куда-то двинулся. Было бы хуже, если бы я не видел и был бы доволен - вот где опасность! Как говорит опять же святой Исаак: когда твой корабль идет плавно и дуют ветры - берегись, что-то не так! А у меня вот - сплошной спотыкач. Значит, еще не все так плохо.

- И все-таки, как вы пришли к Богу?
- Я искал, думал много. И все никак не мог преодолеть одно препятствие. Меня смущала та схема, которую используют католики: искупил - заработал - сверхдолжные заслуги и все такое. Вот я думал: что-то здесь не так. Ну не может так быть, чтобы Господь вот просто так пришел, распялся на Кресте за нас, искупил, вознесся - и все хорошо, мы теперь спасены. Ведь это ж самое радостное событие во всей мировой истории - Бог пришел на землю. И неужели это было нужно лишь для того, чтобы осуществить вот эту схему? Неужели Господь Всемогущий не мог придумать чего-нибудь другого, чтобы искупить нас? Нет, что-то здесь не так! И вдруг открываю авву Исаака - ну конечно! Конечно! Цель и воплощения, и распятия одна - явить миру ЛЮБОВЬ. И вот тогда в сердце мое хлынул луч света. И лукавство мое пропало, и я понял: да, вот с Этим Богом я вместе! Да, вот с этой Любовью я вместе! Перед этой Любовью мне стыдно грешить. Вот если меня так любят - то тогда мне стыдно! Тогда я плачу, и падаю, и говорю: «Господи, прости меня!!!» И когда Господь вот так меня осеняет, так проливает на меня свою любовь, несмотря на то что я ему постоянно делаю против, постоянно против, против, а он меня любит, и любит, и любит - вот тогда да! Тогда я говорю от всей своей души: «Господи, Боже мой, слава Тебе!» Вот о чем я говорю, Федор! Какое тут искусство, какая тут культура, какие тут прыжки на сцене?

- Но сцены не оставляете, прыгаете…
- Таланты же нельзя в землю зарывать, по заповедям же надо жить, а не от своего ума помраченного! Господь сказал: «Не зарывай в землю!» - значит, я обязан, и нечего тут копаться. Раз Бог дает - иди, служи! Я к батюшке иду: «Батюшка! У меня такая роль - святого старца, а я грешный такой!» А он говорит: «Что-о? Идите работать!» У нас отец Владимир - во!!! Он говорит: «Вы что это - сачкануть? Гордынька!» Враг, он ведь тут как тут. Он же - отовсюду лезет, ему же шесть тысяч лет, как учат нас отцы, он исхитрился так, что не успеешь оглянуться - а ты уже летишь. Помню, тем постом - у меня и слезы, и то, и это, и я прямо воспаряю… Под такую попал прелесть! Слава Господу, Он меня стукнул. Так что относительно творчества - никаких иллюзий. Сейчас прямо в ладошках несу драгоценность эту - не дай Бог расплескать, не дай Бог вот этот малюсенький дар утерять!

- Петр Николаевич, ваше творчество – хотите вы или нет - оно все же «на любителя», не для всех. А как вы оцениваете современную масс-культуру?
- Это страшно. Не потому, что там кто-то плохо играет или там такой Олег Газманов или сякой Киркоров. А потому, что это ведь не из пустоты растет, это ведь общество заказывает такое кино, таких певцов. Эти бесконечные «Смехопанорамы» и весь этот парад уродов - они потому, что все наше существование заполонил дух уныния. И уже если кого-нибудь не изрубили на шестьдесят семь кусков, то никто и смотреть не будет. И если не показали голую задницу, то никто уже и не заметит! А все из-за духа уныния: дай мне, развлеки меня хоть как-нибудь! А лукавый тут как тут, старается: и тебе «9-я рота», и тебе «Штрафбат», и «Хромой-3», и «Слепой-4». Правильно говорит отец Дмитрий Смирнов, мой любимый проповедник: «Ну что лукавый выдумал нового за шесть тысяч лет? Наркотики - было, секс - было, насилие, грабежи, убийства - было. Что-нибудь новое он придумал? А Господь, - говорит, - это всегда новое стихотворение, новая песня, новая музыка». Вот не было никогда этого стихотворения - и вот оно появилось. Вот где интересно, вот где творчество! А не то, что они показывают чернуху какую-то. Ну что ты поймаешь в героине нового? Что ты поймаешь в водке нового?

- То, что вы живете в деревне, в уединении - это связано с изменениями в вашей духовной жизни, с вашим приходом к вере?
- Скорее наоборот: то, что я пришел к Богу, было следствием того, что я переехал сюда. Жил-жил, и вдруг в 45 лет этот участок мне - бах! - на голову свалился. Ну, долго рассказывать подробности… В общем, приехал, встал вон там, где столик в саду стоит, и думаю: вот здесь я буду жить! И мы сюда всей семьей переселились: с женой, с тремя детьми. Года три-четыре тишина была. А потом как-то так получилось, что я пару зим прожил один здесь. И вот каждый день у меня одно и то же занятие: пасьянс. И ничего мне не интересно: ни дети мои любимые, ни жена моя любимая, ни работа моя любимая, ни кайфы мои любимые. Сел я и увидел, что ничего мне неинтересно, хоть в петлю! Я думаю: «Как же быть, ради чего жить вообще?». Так пусто стало! Потом думаю: дай-ка посмотрю, чего они там в церковь ходят, что-то читают, молятся? Я все-таки русский человек, ну-ка дай-ка я гляну. Купил молитвословчик… и вдруг нашел в нем все, что мне надо! Я думаю: ой-ой-ой! Ну а потом, знаете, в храм зашел, постоял. И вот я уже десять лет в Церкви. Но я сам считаю, что только-только в нулевой класс поступаю, только-только наконец-то первые шаги делаю.

- Если вы идете в высь духовную, то зачем вам тогда это огромный двухэтажный домина, что высится на вашем участке?
- А-а, это - расплата за гордыню! Я ж приехал сюда королем, я же заложил цоколь 15 на 13! Двадцать тыщ долларов сразу - х-хап - туда! А теперь что, бросать что ли? Строй! Я так решил: надо будет не только достроить, но и поделиться с кем-нибудь. Потому что не по Сене шапка-то.

- Ну, у вас детей много…
- Нет! Дети - это все я. С детьми нельзя поделиться. А вот если удастся по грешным моим силам помочь хотя бы одному человеку - там какого-нибудь друга спившегося или наркомана сюда поселить и как-нибудь поднять, или брата, или хотя бы мать-старуху больную сюда привезти - вот тогда уже будет недаром все это дело. А мне лично не надо, и детям моим не надо такого дворца. Понты это все, мавзолей! Памятник ветхому Мамонову, вот что это такое. Вот вам и весь мой сказ.
Сегодня утром шел из храма домой, написал стихотворение. Прочитать? Называется «Молчание»:

Семнадцатого марта в полдень
Светило солнце, блестел наст.
Редкие прошлогодние травинки
Венчиками, легкими штрихами теней
Касались снега.
За нас пострадал Христос.
Я шел по дороге,
Погруженный в любовь Бога.
Квадрат красной крыши горел впереди.
Не очень большая птица, кажется, щегол,
Вспорхнула и пронеслась. Молчаливо
Склоняли головы бугры. Молчание.

Источник: www.nsad.ru

– Петр Николаевич, что для Вас жизнь в деревне?
– В раю живешь – а все мало, все время хочется чего-то… Знаете, я уверен, что те обстоятельства, в которые нас помещает Господь, всегда благо. Я никуда не убегал и не прятался, как некоторые говорят! И жить в глуши никогда не планировал – родился и вырос в центре Москвы, на Большом Каретном. А очутился здесь. Но раз Он меня сюда поселил, значит, тут мое место.

– Говорят, место меняет человека. Вас поменяло?
– Да вроде место осталось прежним, а вот все, что раньше нравилось, стало мне скучно. И наверняка по промыслу Божьему! Ну, привезли мне друзья каких-то великолепных головок травы из Индии, я накопил огромную коллекцию современной музыки, я, наконец, остался один, мне никто и ничто здесь не мешает… Казалось бы: курнул, прилег, слушай музыку и лови кайф. Не могу. Через час думаю: “Боже мой! Как же было хорошо, когда я был с Тобой! Как я летал!”. Я ведь написал сто двадцать прекрасных стихотворений за три летних месяца – да я за всю свою жизнь столько не написал! Вот какие дары сразу – бери! И я все это опять втоптал в грязь. А ведь если я гнию, то и Церковь, тело Христово, с моего бока гнилая… Я и плачу по этому поводу, но, видно, плачу неискренне, оставляю себе щелочки лукавые… А Господь все это видит.

– Последнее время Ваш дом – место паломничества журналистов. А каким должен быть православный журнал, чтобы быть интересным именно Вам?
– Мне не нужна православная обложка, православная, скажем так, “фишка”. Как и куда поехал Владыка, как детишки с благостными лицами получили по вафельке от богатого дяди и как это все поп святой водой окропил. У меня, Пети Мамонова, насущные вопросы: как мне сегодня жить, как справиться со своим греховным, насквозь пропитанным пороком существом. Это мне важно! Вот тут недавно приезжал молодой человек из можайской газеты. Говорит: “Петр Николаевич, возьмите лопату – попозируйте для нашей рубрики “Звезды с лопатой”. Отвечаю: “Постойте, Вы сначала дайте мне номер газеты, тогда я решу, стоит ли”. Посмотрел: а там ура-патриотизм, русофильство и все такое прочее…  Нет уж, я по другой части. Я хочу по-честному.

– А то, что Вы раз за разом повторяете в каждом интервью, может кому-то помочь?
– Конечно! Потому и говорю. Как мне сейчас жить, почему я не могу справиться со своей раздражительностью, почему не могу побороть свои вредные привычки, в чем дело? Вот журнал “Нескучный сад” написал про меня: шут, арлекин, христианин. Ну, какой я христианин? Я десять лет в Церкви, но не считаю себя христианином. Я не могу возлюбить Бога больше всего на свете, у меня не получается. Знаю правду слова Его, и что все счастье у Него, и лучи – все там… Но делаю по-своему. Вот позвонил человек, попросил помочь – не хочется ехать, но все бросаешь и едешь. Вот христианство! А если говоришь: “Жень, я так занят, давай на следующей недельке”, – это уже не христианство, а обычная вежливая жизнь. Ведь можно быть приличным человеком и без веры, так?
Вот и рвет меня на части! Но пути назад нет. Иногда думаешь: куда же я попал?.. Греховная мысль, конечно, но это не ропот на Бога. Это другое: я не готов, я побежал за радостью, за восторгом, а бежать-то надо за крестом и за Христом.

– А как же “всегда радуйтесь”?
– Всегда радуйтесь – это другая радость, радость о Духе Святом, о мире душевном, а не такая дурацкая: выпил – и радуйся. А если любишь только себя, какая тут радость? Проверьте каждый себя, умеете ли вы любить – так, чтобы забыть все, чтобы думать только о любимом, как в молодости. Вот есть любимая девушка, и думаешь только о том, как бы ей услужить, как бы она не обиделась. Посмотрела косо – не спишь всю ночь. О себе не думаешь совсем! Даже в плотской, человеческой любви, и то забываешь себя, а тут…  Вот как такую веру обрести и такую рьяную целеустремленность, чтобы забыть свои “хочу” постоянные? Ради Господа нашего, Который жив и с нами рядом вот здесь сидит и слушает меня, грешного, окаянного. Я столько дурного Ему сделал, так Его оскорблял, а Он все прощает: я все еще жив...

Трудно переломить свое сердце, обратить его к Богу. Как только это получается, все остальное легко и просто. По опыту знаю, потому что Господь, по благости своей, подавал мне такие минуты, когда включается что-то, и думаешь: как же я живу?! Что же я так стремился к греху, что нашел в нем? А потом все сначала…

– То, что Вы делаете на сцене, то, что Вы пишете, помогает бороться с грехом?
– Это дар Божий, он не помогает. Это служение, наверно. Слава Богу, что Он дал мне такой дар, благодаря которому я могу большому количеству людей послужить. Надеюсь, что здесь, в моей работе, я честен. Я ведь имею очень маленькое отношение к тем дарам, которые через меня сыпет Бог. Тем ответственнее я должен жить: кому больше дано, с того больше спросится.

– А в споре о том, совместимы ли рок и Православие, Вы на чьей стороне?
– Вопрос ведь всегда ставят как? Что творчество как таковое, особенно “рок-н-ролльные пляски” – это все бесовское дело. Я с этим принципиально не согласен. Если есть дар, значит, как-то надо нести его людям, потому что талант в землю зарывать – не дело. А что касается формы… Почему обязательно должно быть так: с гитаркой, под свечечкой, потихонечку? На самом деле это все халтура! Вот читаю у митрополита Антония Сурожского: “В момент, когда художник старается сделать из своего дела, мастерства иллюстрацию своей веры, это большей частью становится именно халтурой”. Пример иеромонаха Романа, Жанны Бичевской и прочих только отвращает от христианства. У людей нормальных, которые имеют вкус и ум, просто не может быть другой реакции. А таких большинство: дураков нет. Как же быть? Снова митрополит Антоний: “Если художник пропитан своей верой, ему не нужно сличать с ней свое вдохновение, потому что они не только переплетены – они составляют одно”. То есть делай, что хочешь: веруй, молись, грехи свои истребляй, но твори, как тебе сердце велит! Насколько ты вырос духовно, настолько ты и выдашь. А если изберешь тему “Милый Боженька, слава Тебе”, а сам – гнилой, это двусторонний грех: ты и людей путаешь, и сам врешь.

– Наверное, можно судить и по тому, какими люди уходят после Ваших выступлений?
– К сожалению, мой друг, искусство – и это совершенно четко доказано – людей не меняет. Если бы меняло, то мы давно бы в раю жили! Сколько написано прекрасного: и Шекспир, и Пушкин, и Байрон, и Гоголь – все, что хочешь! Ан нет…

– Но хоть что-то оно двигает в душе?
– На те полтора часа, что я на сцене, да. Но только на эти полтора часа. И то, если я искренне говорю, в художественной форме, а не просто ору как сумасшедший. Я стараюсь передать людям то, что в данный момент происходит в моей душе, не играю, не создаю никаких образов. Вот увидит меня один, другой, третий и подумает: я-то думал, я один такой, а вот дядька-артист, знаменитый, на сцене поет, а у него то же самое, так же болит”. Болит ведь! Герцен еще давным-давно сказал: “Мы не врачи, мы – боль”. Мы не исцеляем, не помогаем, а делимся своей болью, потому что нам тоже страшно, жутко, одиноко жить в этом мире. Мы можем только сострадать, если кому дано, – и это уже проявление любви.

– Тогда может ли вообще человек помочь человеку?
– Я так скажу: не имею человека. Как тот евангельский расслабленный, что тридцать восемь лет лежал у общей купели и ждал чуда, но никто не готов был сидеть рядом до тех пор, пока не возмутится вода – чтобы бросить его в купель. У всех свои заботы, а кто знает, когда это случится: через день, через год?.. Людей, готовых на такое, почти не сыскать! Вот, к примеру, когда человек в запой впадает, его можно вытащить двумя способами: или в больницу, или так… Но так – это значит, что с ним надо пару недель сидеть. Постоянно. Вот был бы такой друг, который приедет и скажет: “Петь, вижу, ты маешься, давай я с тобой дней десять поживу, помолимся вместе, побеседуем, как-нибудь да справимся вдвоем!”

Был у меня такой человек – мой самый близкий друг Евгений Федорович Казанцев, знаменитый бас-гитарист московский. Он ушел два с лишним года назад от туберкулеза. Как половину меня вырвали… Это ведь очень важно: когда что-то болит, чего-то не можешь, всегда есть к кому пойти и рассказать. Кроме духовного отца, конечно… Ведь к духовному отцу идешь как к отцу, спросить совет, а тут – как к соседу по палате, такому же больному. Если у него ноги нет, а у меня глаза, мы что, будем смеяться и тыкать пальцем друг в друга: “А у тебя ноги нет?”, “А у тебя, дурак, глаза нет!”

– Петр Николаевич, а слава Вам мешает?
– Слава… Я взрослый человек, и человек, к счастью или несчастью, неглупый, поэтому я спокойно к ней отношусь… Так я о себе думал долгое время. Но вспоминаю: сидим на Соловках, снимаем “Остров”, и в минуту отдыха включаю я телевизор, а там – самый конец интервью со мной: я буквально пару слов сказал, и все. И мне так стало плохо: как же это я не посмотрел передачу с собой целиком?! Говорю себе: стоп, это что же? Тщеславие в чистом виде. А я-то думаю и вам говорю, что я к славе равнодушен. Неизвестно! Так, от внешнего отгребаюсь, но если меня хвалят, я это люблю, конечно. Ругают – стараюсь не обижаться, но уж если по-настоящему, хлестко, да в цель, да точно – обижаюсь, и к этому человеку начинаю относиться плохо. У нас, как говорит Осипов Алексей Ильич, “куда ни тронь, всюду вонь”. Мы люди приличные, хорошие лишь до того момента, пока нас за живое не заденут.

– Вот Вы говорите, что все совершается по промыслу Божьему. Значит, для чего-то были эти “сорок лет в дыму” – вся Ваша жизнь до прихода в Церковь?
– Да, Господь их дал мне, но дал и свободу выбора. И что я выбрал? Давайте по-честному: я выбрал грех, выбрал левую сторону, праздник каждый день. Да, я могу работать, ворочать, копать, но вечером дай праздничек! Если вечером праздничка нет – долбит так, будто палкой тебя колотят!

А представляете, если бы я выбрал добро? Сколько бы я успел, сколько бы написал стихов… Ну, а чтобы горя хлебнуть, не надо специально идти на темную сторону, чтобы от дна потом оттолкнуться и – наверх… Чепуха все это! У каждого свой крест и каждому по его мере отмерит Господь: кому болезнь, у кого близких заберет – каждому свое.
Но удивительно, как все-таки милостив Бог: я ведь мог пятьсот тысяч раз умереть! Сейчас пожинаю плоды: каждое утро тоскливо, жить не хочется, а приходится вставать. Но не ропщу, потому что достойное получаю по делам своим. Никогда не отчаиваюсь. Вот, кажется, все, погибаю – Бога оскорбил: причастился и сразу же вечером напился. Но и тут нельзя отчаиваться. Как говорит наш батюшка в храме, куда я хожу: “Встал – попробуй прожить один день, никаких планов не строй”.

– Как Вы думаете, почему многие так негативно относятся к Церкви?
– Потому что не просвещены. Лесков еще писал: Россия крещена, но не просвещена. Надо объяснять самые азы: Христос – Кто это вообще такой? Ведь люди в темноте ходят, в суевериях. Я скажу больше: и причастие Святых Таин может быть совсем не благодатью, а магией. Вот сейчас дуну-плюну, причащусь, поставлю сто свечей, закажу сорокоуст – и дело сделано. А перейди ему дорогу: “Куда прешь!” Если триста причастников, отпихивая друг друга, рвутся к Чаше, какое это Причастие?..
Вот если обо всем этом будут писать честно, тогда я пойму, где находится моя страна на самом деле. У нас в стране 8 миллионов абортов в год – так давайте поставим перед вами 8 миллионов годовалых детей и дадим вам в руки автомат Калашникова. Вперед, стреляйте! Подымится рука? Нет. Потому что с виду мы все нормальные вроде люди, не садисты. У отца Дмитрия Смирнова спрашиваю: “Вот как вы относитесь ко всем этим страшным рекламам, что по всему городу развешаны?” Он говорит: “Я их не вижу”. Но это он не видит. Вот написали бы мне, грешному, как научиться не видеть этих плакатов, этих голых тел?

Я люблю свой народ, я здесь, я никуда не уехал, поэтому я падаю от этого навзничь. Как загородиться от этого? или, может, не надо загораживаться? Почему кругом водка, наркотики? Потому, что никто не объяснил нам, что есть другое, что есть любящий Отец. А когда объяснили – уже нет сил, нет внутреннего, искреннего желания. Идешь только потому, что знаешь: путь только там. И правда, и любовь…

В наше время даже попы говорят, что сегодня достаточно быть просто порядочным человеком: время подвижничества прошло. Сейчас же основные прихожане храмов – неофиты. Восемьдесят процентов заново в веру обращенных. Они ничего не знают, им просто некуда больше идти: и там плохо, и тут… Куда? Или в петлю, или к Богу! А хорошо было бы, если бы шли по любви, если бы человек с детства видел, как мама, папа и братишки-сестренки друг другу помогают и в Церковь ходят. Детям ведь в храме очень нравится, им там все интересно: там свечечки горят, там какие-то иконки. У детей души – чистые, светлые, а мы стоим в храме – все мимо, потому что души у нас окаменелые.

– Может ли вырасти что-то доброе на такой выжженной почве?..
– А вот это наше дело – растить. Но только в себе, а не других поучать. Спроси с себя – и хватит с тебя. Все беды ведь потому, что люди, которые начитались книг всяких (и я, в том числе, грешил этим) начинают считать себя мудрыми, толкают речи о Боге, поучают. А вечером глядишь: с бутылкой пива сидит! Я считаю: не лезь к другим, не тащи никого в храм креститься, не обращай никого в свою веру. Сиди и молчи. Если надо будет, они увидят… Как батюшка Серафим говорил: стяжи в себе дух мирен, и вокруг тебя тысячи спасутся. Скажу проще: вот семья, четверо. Муж с работы к телевизору, пивка, и все – никакой, мутный лежит; жена целый день орет: “Опять нажрался!”; дети совершенно безумные растут в таком аду. Но вдруг одна четвертая часть этой семьи, к примеру, муж, пришел в себя, бросил пить, из раздражительного стал кротким, из злого добрым. Что случилось? На одну четвертую улучшилось состояние этой семьи. Это уже шаг, пусть и маленький! Вот такими комариными шажками можно и в Царствие Небесное дойти.
Самое страшное – спокойная совесть, это – сон. “У меня все в порядке”. Не бывает! Первый признак, что ты на правильном пути – когда видишь грехи свои. Значит, ты идешь к свету, а свет, как известно, темную комнату озаряет все больше и больше, и то, что не было видно в прежнем полумраке, выходит наружу. Оказывается, что ты и завистлив, и денежек хочешь побольше, да и детей своих любишь только потому, что они твои... Больше того – ты вообще никого не любишь, только себя. А вид делаешь лишь из воспитания. Приходит гость: здравствуйте, проходите, чаю? А на самом деле тебе начхать, напьются ли люди чаю, уйдут они голодные или нет. Сидишь, вежливо разговариваешь, а думаешь: скорее бы ушли, или, наоборот: остались бы подольше, уходят – снова обида. И так постоянно!

– Как Вы думаете, можно ли передать свой опыт веры детям? Какие слова нужны, чтобы рассказать о своем страдании, о поиске Бога?
– Научить можно только своим примером: словами никого не убедишь. А ведь человек воспитывается до четырех лет, дальше можно только что-то подправить, но научить заново – никак. И если этот возраст упустишь, будет очень тяжело. Я, конечно, не в претензии на своих родителей, у меня прекрасная семья, мама – переводчик, отец ученым был, все было хорошо. Но, к сожалению, мне никто не рассказал о Боге, никто в церковь маленького не повел – теперь у меня этого просто нет в природе. Пусть я убежал бы оттуда в тринадцать лет, но что-то важное было бы заложено. А как с моими детьми?.. Я не знаю ничего о других, даже о своей жене и детях – настолько мы все разные. Внешне мы все похожи, а если серьезно копнуть, такие глубины в каждом открываются, какие только Бог может измерить.

– Петр Николаевич, очень непросто словами выразить то, что значат для меня, зрителя, Ваши концерты… А что они дают Вам?
– С одной стороны, концерты, спектакли помогают мне жить, но с другой – очень изматывают. Здесь палка о двух концах. Если всерьез бороться с грехом – что у меня не получается, как хотелось бы, – то это отнимает все силы: и духовные, и физические. Но надо служить людям! Я знаю, что занимаюсь независимым искусством, странным, неудобопонятным, что меня любят от силы тысяч десять человек – но зато это люди, которым мое творчество действительно необходимо. Вот для них я и работаю. Я не культмассовый работник, но это мне и не нужно. Я делаю то, что хочу, то, что в душе моей рвется наружу. Я предпочитаю молчать год, чем делать что-то быстро, лишь бы денег заработать. И благодарю Бога за то, что как-то могу свой дар отдать людям. Вот еще один день на земле… Прожить бы мне его достойно.

Источник